Гражданская война в Сибири

Воспоминания Волегова.

На другой день отправным пунктом на Лысую гору, он же должен быть и командным, было избрано у самого оврага, на дороге, идущей из деревни, где мы ночевали, какое-то зимовье, построенное из толстых бревен. В этом же зимовье и поставили для командира полка складные стол и стул. Отсюда я и пошел с полусотней казаков в обход.

Лысая года была очень высокая. Если бы виден был ее рельеф, который обычно был скрыт облаками, вероятно, было бы видно ее невооруженным глазом, за несколько километров. С юго-восточной стороны она была покрыта крупным еловым и пихтовым лесом. От подножья ее на восток шла сплошная тайга с той же породой лесов, а поэтому массив этой высокой горы скрывался в лабиринте елей высотой более десяти саженей.

Проводник привел меня с полусотней казаков на самую гору. Перед нами была видна елань. Эта елань представляла собой плешь на голове ото лба к затылку. На этой плеши, недалеко от опушки леса, стояли трехдюймовые орудия красных, которые беспрерывно обстреливали ту дорогу, по которой подходил полк к Лысой горе. Обстрел производили шрапнельный по невидимой цели, что никогда не допускается, а поэтому их стрельба не причиняла никакого урона, даже не была никого раненого. Словом, стрельба была из пушки по воробьям. Полк находился в низком месте у самой подошвы горы, т. е. мертвом пространстве. Чтобы нанести поражение, нужно было бы обстреливать навесным огнем из мортир или гаубиц. У красных этих пушек не было.

Не успел я еще рассыпать в цепь своих казаков, как из окопов красных загремели пулеметы "Максим" и "Кольт" не по нам, а по наступающей пехоте. Никаких действий я не мог предпринять, так как не мог сориентироваться. В моей голове и мысли не было, что мы зайдем так далеко в тыл противника. Окопов противника не было видно, а был слышен один грохот орудий, ружейной и пулеметной стрельбы, а открывать огонь, не видя цели, - бесполезно, лишь могли обнаружить себя и свои слабые силы. В общем, мы оказались между молотом и наковальней. Если бы наш пехотный полк открыл стрельбу по окопам красных, то дальность нашего же огня ложилась на наши головы. К нашему счастью, этого не произошло. Об этом скажу дальше.

Лежать в тылу у противника было немыслимо. Нужно было что-то предпринять. Когда наша цепь выдвинулась на елань по самой опушке леса, тогда мы увидели батарею противника, которая беглым огнем продолжала свою стрельбу. Снаряды ее пролетали с визгом над нашими головами. Здесь я решил открыть огонь из пулеметов по батарее, а из ружей по окопам противника, которых нам все еще не было видно.

Через несколько минут пушки противника прекратили стрельбу, и мы видели, как ездовые карьером подскочил к орудиям, зацепили их, и артиллерия исчезла. Тогда мы перенесли пулеметный огонь на окопы противника. Много стрелять не пришлось, как все затихло. Через несколько минут мы увидели в панике бегущих по открытому месту елани красных прямо к нам, но, увидев нас, побросали винтовки и сдались в плен.

Оказалось, что красные оставили окопы сразу же после того, как услышали наш обстрел с тыла. Выходило, что красные ожидали нас не только с фронта, но и с обоих флангов, и свои огневые точки расположили в виде ежа, а с тыла нас не ждали, куда мы попали не по стратегическим соображениям, а просто чисто случайно, а может быть, наш проводник учел этот подход более незаметным и безопасным.

Я сел на коня и выехали на середину елани. Нигде ни одного человека, ни одного выстрела - абсолютная тишина. Оставил полусотню с пленными, взял с собой двух казаков и поехал в окопы заграждение, а мой вестовой вынул из переметной сумки белое полотенце, повесил его на штык винтовки, и мы начали спускаться по извилистой лесной дороге по направлению к нашему штабу. Слышу, защелкали винтовочные затворы, я остановился. Молниеносно промелькнула мысль: "Это застава красных". К моей радости, из-за толстой ели вышел ко мне офицер с погонами на плечах и с виноватым лицом сказал:

- С нашим стариком скоро каши не сваришь. Наш полковник до невозможности осторожен и медлителен. Я здесь с ротой пролежал все время, поджидая подхода наших, так и не дождался.

А всему этому причиной было следующее.

Командир полка применил не растерянность и не медлительность, а самое мудрое психологическое решение. Он быстро учел всю обстановку, этого глупого сопротивления противника, применившего несвоевременную стрельбу картечью и беспорядочную из ружей и пулеметов, которая навела ужасную панику на солдат, нашедших убежища в глубоких оврагах под деревьями, зарываясь в моих и хвою. Убедившись в том, что противник проявил большую растерянность, о разослал находившихся при нем офицеров для связи по всем батальонам с приказом:

"Всем командирам рот, где их застала стрельба противника - лежать на месте, не двигаясь вперед, впредь до моего приказа. Господам офицерам принять меры к наведению порядка в своих ротах. Внушить своим подчиненным, что трусость оставляет на собой несмываемый позор и последствия ее бывают всегда гибельными".

Выполняя такой приказ, офицеры в своих ротах по цепи ходили спокойно, не склоняя своих голов перед свистом пуль и артиллерийской шрапнели. Безусловно, такой пример носил воспитательный характер. На слабых духом солдат действовал успокоительно.

Когда все роты были приведены в полный боевой порядок, о чем было доложено командиру полка, он еще не спешил к принятию боевых действий, а держал свой полк под этим ураганным огнем, запрещая продвигаться вперед и открывать огонь. В зимовье, где он находился, за весь этот период времени не встал со своего места, сидя на складном стуле, изредка нюхая ментол от насморка и справляясь, как себя ведут солдаты, есть ли убитые или раненые, а полкового врача спрашивал, в порядке ли санитарный отдел.

Находившийся при штабе полка сотник С. мне потом рассказывал:

- Вот уже четвертый год я беспрерывно на войне. За весь этот период времени я не встречал еще такого выдержанного, спокойно человека. За все это время при отдаче приказов или при выслушивании докладов он ни разу не повысил тона. Он как будто не в боевой обстановке, а на пикнике.

Выслушав командира роты, с которым я встретился под горой в лесу, я послал казака за полусотней и пленными и приказал оставить там заставу, а сам поехал в штаб полка с докладом.

В зимовье, где сидел командир полка, он, увидев меня, встал, поздравил меня с победой. Отдал распоряжение командиру второго батальона двинуться с батальоном на Лысую гору, а всем офицерам, находившимся в оставшихся ротах, приказал собраться к штабу. В своем обращении к ним он выразил им глубокую благодарность за беспрекословное и точное выполнение его распоряжений. Многие из них были в недоумении, за что такая благодарность и какое распоряжение они выполнили? Разве за то, что почти весь полк в паническом бегстве бросился в овраг и не видел противника. Потом, после его объяснения, всем стало ясно. В полку семьдесят процентов было молодежи, которые, как говорят, не нюхали пороха, за исключением той роты которая участвовала в предыдущей день во взятии деревни. Командир полка все это учитывал и, как видно, был большим психологом. Не бросил этих необстрелянных солдат на окопы и проволочное заграждение, а держал их под обстрелом противника в мертвом пространстве, где не было никакого урона.

Красные тоже не дремали со своей разведкой. Они тоже знали, какой силой противник будет наступать на них. Гора, хотя и была укреплена хорошо, но с трех сторон была покрыта хорошо лесом, и белые не полезли бы с фронта на рожон, поэтому у них фланги усиленно охранялись. Оказывается, в нашей жизни бывает много таких случайностей, которые проявляются не пожеланию человека, не по его воле и мышлению, а просто произвольно. Так получилось и с моей сотней, что не входило в общий план моей задачи. Если бы проводник не повел нас глубоким обходом, а привел бы на полкилометра правее, ближе к фланговым окопам, противник встретил бы нас ружейным и пулеметным огнем. Мы бы понесли большие потери. Продолжать бой более продолжительное время мы бы не могли, и наш отход вдохновил бы противника на дальнейшую защиту укрепленной позиции.

Командир полка, очевидно, предвидел многое, чего многие из офицеров не учли. Во время обстрела в лесу они открыто выражали свое недовольство за его медлительность, а некоторые даже этот весь ход боя приписывали ему как бездеятельность, а он, обнаружив своим маневром свои силы с фронта, прекратил активные действия. Это молчание и затишье отразилось на психике противника, которое привело лишь к такому заключению, что белые предпринимают обходный маневр, чтоб отрезать их. А когда я открыл огонь по их батарее, красные пришли к определенному заключению, что их обошли с тыла, и они бросились бежать, оставив в окопах большое количество винтовочных патронов и пулеметных лент.